В восемь лет он починил первые в своей жизни часы. Разобрал вставший будильник, изучил его механизм, понял, что именно там не в порядке и устранил поломку. «Теперь я могу быть спокоен. На кусок хлеба ты всегда заработаешь», - сказал, увидев это, отец. Внутренне мальчик был с ним не согласен. Он уже в три года твердо знал, что будет дирижером.

Мастерить, впрочем, Генрих Баблумян любит по сей день. Часы, во всяком случае, у себя дома, он всегда чинил сам. Да и только ли часы! Кран ли в ванной исправить, проводку ли провести, а то и ремонт дома сделать - все собственными силами. Многое умел. Чего не умел, тому учился. И всегда с огромным уважением относился к такому труду. «Меня с детства так воспитывали, - признается Генрих Антонович. – Каждый человек, мужчина, во всяком случае, обязательно должен владеть каким-нибудь ремеслом. А я любому ремеслу учился с радостью. Все ремесла хотел освоить. И давались они мне легко.

Генрих Баблумян вырос в музыкальной семье. Достаточно сказать, что один из основоположников армянской фортепианной исполнительской школы, долгие годы возглавлявший кафедру фортепиано в Ереванской консерватории, Роберт Андриасян – его двоюродный брат. Они вместен росли в Авлабаре. Правда, Роберт был старше, и относился немного свысока к младшему Генриху, в котором любовь к музыке не могла заглушить других увлечений. Он брался за все, чего только не перепробовал. И все у него получалось. Мальчиком, ни у кого не спрашивая совета, сам смастерил паровоз с работающей паровой машиной, который ходил по рельсам. Взрослые поощряли его разносторонние интересы. Но, несмотря на очевидные успехи, на похвалу бывали скупы. Отчего и в нем самом развилась привычка судить себя только по самому высокому счету.

Когда настало время выбирать профессию, молодой человек был уже не столь категоричным, как в трехлетнем возрасте. Какое-то время учился доже на юридическом факультете университета, по сей день сохранив воспоминания о блестящих лекциях по философии профессра Бакрадзе. Но, в конце концов, выбирать пришлось между другими профессиями – музыкой и изобразительным искусством. Студентом консерватории и академии художеств Генрих Баблумян был в одно и то же время. И там, и там его считали подающим надежды. Но времени и сил на оба дела не хватало. И тогда, с немалым трудом для себя и к очень большому неудовольствию преподавателей Тбилисской академии художеств, молодой человек твердо решил, что профессионально будет заниматься все-таки музыкой. «Во первых, - поясняет он свой поступок спустя 60 с лишим лет, - к тому времени я начал работать в оркестре. А значит, музыка уже обеспечивала мне определенный заработок. Это был немаловажный фактор. Но, разумеется, не единственный. Дело в том, что уже тогда я относился к музыке как к наивысшему из искусств, которому подвластно, пожалуй, все. Кстати, я и сегодня придерживаюсь того же мнения».

Впрочем, занятий живописью Генрих Антонович не оставил по сей день. С удовольствием показывает гостям свои развешанные на стене этюды, автопортрет, написанный перед зеркалом и очень точно передающий внешнее сходство. «Но я, конечно, не художник, - добавляет тут же. – А всего лишь человек, который любит и, до известной степени, умеет рисовать. Научить рисовать правильно, в конце концов, можно любого. А художниками рождаются единицы. Мне кажется, что очень важно хотя бы примерно осознавать предел своих возможностей. Я бы мог, например, писать стихи, и они были бы вполне сносными. Но я этого не делаю, потому что знаю: как Егише Чаренц все равно никогда не напишу. А может быть, виной всему моя натура. Я все время сомневаюсь в себе. Это мне иногда помогает, а порой и мешает. По мере того, как узнаю что-то новое, острее начинаю осознавать, как же мал, на самом-то деле, богаж моих знаний. Иногда мне кажется, что это- мой большой недостаток. А иногда думаю, что человек так и должен к себе относиться. Ведь еще Сенека говорил, что всякое наше знание ограничено».

Ему отпущено слишком много для одного человека и одной жизни – талантов, привязанностей, страстей, забот. Это слишком разносторонняя натура, чтобы явить себя в чем-то одном. Он был одним из лучших вилончелистов Грузии и, конечно же, любой академический коллектив был бы счастлив иметь в своем составе такого исполнителя. А Генрих Антонович один период увлекся цирковым искусством, и целых два года играл в музыкальном ансамбле Тбилисского цирка. Впрочем, в его послужном списке и работа в течение не одного десятка лет в симфонических и камерных оркестрах, в оркестре Тбилисского театра оперы и балеты имени Захария Палиашвили. Он дружил с Одиссеем Димитриади и Мстиславом Ростроповичем, был близко знаком с Сулханом Цинцадзе, творчество которого считает наивысшим достижением национальной музыкальной культуры прошлого века. Этот мудрый человек и сегодня может подолгу изучать партитуры замечательного композитора, находя в них все новые и новые пласты и символы. Как может подолгу читать произведения и записи лекций другого своего соотечественника, которого ему, впрочем, лично знать не посчастливилось – выдающегося мыслителя Мераба Мамардашвили.

Не менее, чем исполнительская, а сейчас он часто думает, что и гораздо более важной для него была преподавательская деятельность. «У меня 66 лет педагогического стажа», - говорит он с гордостью. А это значит. что еще в 16 – летнем возрасте у него были ученики. Долгие годы Генрих Антонович преподавал в прославленном Втором музыкальном училище, которое когда-то располагалось на проспекте Плеханова, в роскошном здании, где сейчас находится посольство Германии. Его воспитанники, а сегодня многие из них – известные музыканты, живущие и работающие и в Грузии, и далеко за ее пределами, с особой благодарностью вспоминают его занятия, оркестры, которые он формировал, концерты, которые он с ними готовил. «Для каждого из нас самым большим наказанием было, когда Генрих Антонович за какую-нибудь провинность не пускал его к себе на занятие, или не допускал на репетицию», - в один голос вспоминают они.

«Педагогическая работа, - говорит сам Генрих Баблумян, - предполагает не только блестящее знание предмета, который преподаешь, но и умение заинтересовать им, найти подход к каждому ученику, раскрыть в нем способности, о существовании которых он и сам порой не подозревает. Это очень интересное и необыкновенно творческое дело, которое требует и большого труда, и вдохновения. В этом педагогика сродни искусству».

В последние год он с увлечение трудится над книгой. «Собственно, - признается музыкант, - ученики, с большинством из которых у меня сохраняются прекрасные, дружеские отношения, давно настаивали, чтобы я начал писать. Однако, мне было трудно. И знаете, почему? Процесс письма задерживал, тормозил ход мыслей. Но получилось так, что я приболел, и письмо оказалось единственным, по сути, доступным мне видом деятельности. Тогда-то я и взялся за перо. Мне с самого же начала не хотелось, чтобы мой труд напоминал большинство произведений мемуарного жанра, к которому сейчас потянулись все, кому не лень. Ориентиром и образцом для меня является давно любимая мною книга Герцена «Былое и думы». То есть, мне не просто хочется рассказать о семье, в которой я родился и вырос, о перепетиях моей большой и непростой жизни, о замечательных людях, с которыми столкнула меня судьба, но и поделиться впечатлениями и мыслями о том, что видено и пережито, а также о том, как я вообще понимаю жизнь и ее смысл. Мне кажется, что я имею на это право. А впрочем, книгу должен оценить читатель. Сейчас работа над ней уже подходит к концу. И я очень надеюсь, что этот труд будет издан».

Дэви БЕРДЗЕНИШВИЛИ

***

2 февраля текущего года Маэстро Баблумяну исполнилось 85 лет

Солидный возраст мешает музыканту часто выходить из дому, однако к нему все еще продолжают приходить все новые поколения учеников, которым он с радостью передает свои обширные знания, далеко выходящие за рамки чисто музыкальных дисциплин.

Остается лишь от имени наших читателей, а также от имени всех его многочисленных учеников, коллег и почитателей, пожелать Маэстро крепчайшего здоровья и творческого долголетия.